Как пишет Ян, в ярославском архиве ему удалось найти любопытнейший документ – «Переписка по вопросам использования спецконтингента» от 1947 года. Краевед уточняет, что спецконтингент – это немецкие военнопленные. И добавляет:
«Я живу в доме, как раз построенном пленными немцами, недавно заказал в архиве всё, что связано с его строительством, и после поисков собственно и всплыла эта переписка».
События разворачивались следующим образом:
«30 декабря 1946 года управляющий "Ярославстроя" товарищ Белоруков запрашивает в управлении лагерей военнопленных немцев для работ на 1947 год. В Ярославль просит 700 человек, в Щербаков (Рыбинск) – 50 человек, на лесозаготовки в Переславском районе – 100 человек. Интересен прилагающийся список, что же планировалось строить силами пленных в Ярославле – это и водоканал (предполагаю, он пострадал от бомбёжек и восстанавливался), и концертный зал (филармония на улице Максимова), и ряд жилых домов, и психбольница, и общага Меда, и "Дом Профессоров" (перекрёсток Революционной и Челюскинцев?), и ещё много чего».
Кроме того, содержатся факты и о том, что немцы работали в том числе и на погрузочно-разгрузочных работах на всех железнодорожных станциях и речных пристанях Ярославля, добывали песок в Крестах и гравий в районе Мясокомбината (на улице Пожарского) и Парижской Коммуны.
«Далее, в феврале 1947 года, товарищ Белоруков начинает ругаться с руководством лагеря, де, из 800 имеющихся пленных, в январе на работы дали только 300, а в феврале вообще никого, из-за чего стройки встали и "Ярославстрой" начал нести убытки. О чём товарищ Белоруков также пожаловался и в министерство, в Москву. Далее начальник лаготделения, старший лейтенант Дорофеев, отвечает товарищу Белорукову, что он сам дурак. Он де бы, и выделил немцев на работы, но товарищ Белоруков не создал для этого никаких условий – вместо положенных двух метров квадратных на человека в бараках у товарища Белорукова лишь один метр, кухни и столовой и вовсе нет, подопечные его едят на койках, моются в городских банях, так как нет ни своей бани, ни прачечной. Топлива нет, готовить не на чем, "в результате чего большая нервозность и неустойчивость в работе хозаппарата, частые срывы своевременного приготовления пищи". Далее товарищ Дорофеев пишет, что вот если к лету товарищ Белоруков построит два отдельных стоящих помещения, где будет кухня, столовая, парикмахерская, баня, прачечная, сушилка и комната отдыха – только тогда он и получит своих немцев. А пока – пшёл вон, дорогой товарищ Белоруков».
И судя по тому, что пленные немцы работали на ярославских стройках до начала 1950-х, товарищ Белоруков всё-таки создал необходимые условия, пишет Ян.
«Лично для меня тот факт, что дом строился немецкими военнопленными – это всегда дополнительный плюс, – продолжает Ян. – Как следует из ряда прочитанных мною мемуаров, даже в плену немцы работали качественно и на совесть, видимо, потому что это у них в крови – если что-то и делать, то делать хорошо. Такие дома, если их поддерживать, могут стоять и сотни лет, как, собственно, они стоят и в самой Германии».
В завершение своей публикации Ян Левин вспоминает историю своей бабушки, которая своё детство и молодость в войну и после неё провела в Тверицах:
«По её словам, немцы работали в её дворе на подсобных работах (кололи дрова, что-то грузили-таскали). Никакой ненависти к ним не было, наоборот, жалость и сострадание, их часто подкармливали. Идёт, стало быть, как-то она с подружками по улице Вологодской (проспект Авиаторов). Навстречу двое пленных немцев возвращаются с работ. Их никто не охранял – куда немец убежит из города в центре России? На обочине пасётся коза. Увидев козу, один из них шустро кинулся к ней, лёг головой под неё, и стал жадно доить вымя прямо к себе в рот. Оголодал...».
«Ярославль многогранен», – завершает Ян.
Фото: Ян Левин
